Сон «Святого Петра» - Николай Черкашин

— В сильные бури иерозвук распространяется далеко от моря. Он проникает сквозь самые толстые стены и, неслышимый, заставляет людей, казалось бы, беспричинно тосковать, беспокоиться, слабых душой сводит с ума, а то и вовсе заставляет наложить на себя руки. И это не предположение, а статистика фактов.

— Глас моря — глас божий, — назидательно вставил свое слово Досифей. — Море сиречь ипостась Господа, и потому оно разумно карает грешников…

Он достал из-под рясы связку ключей и стал открывать дверь в трапезную.

— Погодка что надо, — сказал Михайлов, оглядывая быстро несущиеся облака, которые едва не цеплялись за крест храма. — Море со стороны Босфора расходилось. Иерозвук нынче пойдет мощный.

Братья вынесли из церковного амбара два больших улиткообразных медных раструба и установили их в трапезной, направив аппараты на алтарь.

Смеркалось. Отец Досифей возжег лампады и свечи.

Приват-доцент вместе с братом настраивал аппаратуру и кое-что по ходу дела пояснял Надежде Георгиевне:

— У этого храма необычная акустика. Мастера придали сводам пропорции морских раковин-волют, и потому он, как огромное параболическое зеркало, ловит иерозвук и даже фокусирует его. Фокус находится вон там…

Дмитрий Николаевич показал на алтарь, где отец Досифей, влезший на стремянку, зажигал лампады перед образами.

— Я бы хотела ощутить иерозвук на себе! — воскликнула девушка.

— Увы, женщина не имеет права вступать в алтарь, — развел руками приват-доцент. — Отец Досифей не допустит такого святотатства. Он и так чересчур к нам благоволит. Правда, не без пользы для себя. Если иерозвук пробудит наших больных, а мы на это очень рассчитываем, то, сами представляете, какая слава пойдет о храме. Чудодейственное исцеление со всеми вытекающими отсюда приятными для причта последствиями.

Ветер глухо гудел под сводом церковного купола. Офицер вращал маховички, медленно наводя раструбы на нужную точку. К ушам его шли слуховые трубки.

— Что это за аппарат? — почему-то шепотом спросила Надежда Георгиевна.

— Это детище Николая: усилитель иерозвука… Видите, как колеблется пламя свечей? Это не от сквозняка.

Отец Досифей зажигал последние лампады, как вдруг они погасли, погасли все — разом, а священник выронил из рук пальник, схватился за грудь, застонал и рухнул со стремянки на каменный пол церкви.

Все бросились к нему. Но едва они приблизились к распростертому телу, как лица всех троих исказила гримаса невыносимой боли.

— Аппарат! — прохрипел приват-доцент. — Выключи его… Убери… Сбей настройку!

Михайлов едва смог добраться до своей установки и перевести раструбы в нейтральное положение. Отец Досифей был мертв. Дмитрий Николаевич отчаянно давил ему на грудь, пытаясь оживить остановившееся сердце. Тщетно.

Глухо выл ветер под сводами-волютами форосского храма…

Зал военно-морского суда. На скамье подсудимых Николай Николаевич Михайлов. Судья зачитывает приговор.

…Военно-морской суд Севастопольского гарнизона признал бывшего старшего лейтенанта Российского императорского флота Николая Николаевича Михайлова, дворянина Киевской губернии, вероисповедания православного, тридцати лет от роду, виновным в непреднамеренном умерщвлении настоятеля Крестовоздвиженского храма отца Досифея, в миру Гименеева Александра Никодимовича, вследствие преступной неосторожности в проведении физических опытов. И на основании статей сто… первой… семнадцатой Свода законов Российской империи приговорил к лишению чина и всех сословных привилегий с отдачей в арестантские роты сроком на семь лет.

Рокоманы

«Профессор Шведе» густым ревом тифона приветствовал тех, кто пришел встречать моряков и ученых из длительной экспедиции. На причальной стенке Морского вокзала играл духовой оркестр. Цветы, объятия, поцелуи…

И только Шулейко был мрачен. Сестра встретила его с заплаканными глазами.

— Я тебе говорила — не уезжай!.. Не справиться мне с ними обоими. Парни в таком сложном возрасте. Как сердце чуяло…

— Да говори толком, что случилось?!

— То и случилось, что случилось… Вадим влип в историю. И Лешку моего втянул, — всхлипнула сестра. — Оба под следствием сидят. Судить будут…

Слезы полились рекой.

Шулейко рванулся на стоянку такси, придерживая на плече легкую дорожную сумку.

В машине сестра, прикладывая платочек к глазам, выговаривала брату:

— Тебе давно надо было жениться… Светы нет, тут ничего не поделаешь… Живые о живых должны думать. — Парню семнадцатый год, а ты по морям все болтаешься.

— Хватит об этом!

— Нет, ты должен что-нибудь сделать! — настаивала сестра. — Лешку они все равно отпустят, он несовершеннолетний. А вот Вадим… Вспомни, два года назад он упал с мопеда. У мальчика была черепно-мозговая травма.

— Да какая там травма?! Шишку набил…

— Нет, травма! Самая настоящая травма: Она теперь сказывается на его психике. Мальчик рассеян, плохо спит, вспыльчив. Ты должен сходить к судебному все ему объяснить…

Шулейко хранил угрюмое молчание.

— Ну, пойми!. — умоляюще воскликнула сестра — Мальчику на следующий год в институт… — Перестань называть его мальчиком!..

— Хорошо. Подумай сам: куда он сможет поступить с судимостью? Хочешь, чтобы он попал в ПТУ?

— Сначала он пойдет в армию.

— Ты хочешь, чтобы его услали в Афганистан?! — ужаснулась сестра.

— Куда бы его ни послали, он должен стать человеком, — отрезал Алексей Сергеевич.

Судебно-медицинский эксперт, ровесник Шулейко, усталый, с мешками под глазами, нервно поигрывал блестящим никелированным молоточком.

— Я не обнаружил никаких следов черепно-мозговой травмы. Возможно, был ушиб. Но он никак не сказывается на психическом здоровье вашего сына, — втолковывал врач Алексею Сергеевичу. — Вадим Шулейко совершенно вменяем… Скажу вам честно: мне глубоко противна его выходка. Старый заслуженный скульптор подарил городу свои работы. В кои-то веки у нас придумали что-то оригинальное — Ретро-сад… Я дважды ходил туда с женой… Замечательно! Духовой оркестр играет старинные вальсы, фокстроты. Кинозал повторного фильма… Парусник-ресторан, в меню — старинные блюда… И вдруг такое хулиганство! Даже не хулиганство, а настоящий вандализм!

— Я согласен с вами, Леонид Леонидович… — тяжело вздохнул Шулейко. — Но вы не хуже меня знаете, что у каждого общественного, как и у антиобщественного явления, есть свои глубинные корни… Вы «Покаяние» смотрели?